Между новейшими писателями, занимавшимися в России сочинением басен, отличаются гг. Дмитриев и Крылов, оспоривающие пальму дарования и, кажется, имеющие на это равные, но различные права. Басни первого из сих писателей можно почесть совершенством. Он соединил изящество с естественностью и простотою. Может быть, ни один из поэтов русских не оказал столько ума и приятности. Всегда счастливый в выборе выражений, он сделал из своих стихотворений благозвучную музыку, совершенно преклоняющую читателя к замысловатым урокам нравоучения. Вообще подражал он Лафонтену с удивительным уменьем, и многие из его басен, кажется, написал сам неподражаемый наш баснописец по-русски. Но Дмитриев почти ничего не изобретал. Флориан, Ла-Бальи, Арно и другие иностранные баснописцы доставили большую часть пьес, из которых составлено его собрание.
Крылов оригинальнее: половина сюжетов, им обработанных, принадлежит ему.
Суждение г. Лемонте, в котором, как видим, он совсем забыл о критике, есть настоящий панегирик; но мы уравняем его суждением г-на Жуковского, так же, как г. Крылов отличного русского поэта, в Рассуждении своем о басне вообще и о баснях Крылова особенно, отдавши, впрочем, всю должную справедливость, прибавляет, что слог г. Крылова иногда слаб и растянут, что кое-где встречаются у него ошибки против языка, выражения грубые и противные чистому вкусу. Г-ну Лемонте, без сомнения, язык русский неизвестен. Он должен был отнестись в сем случае к графу Орлову, который к обязанностям издателя басен Крылова присоединяет еще дружбу с сочинителем, и потому в писателе, с которым он знакомит нас, должен видеть одни красоты. Впрочем, нельзя было сделать выбора более удачного, когда хотели показать нам поэтические красоты Севера: одна оригинальность Крылова заслуживала ему почесть, какой он удостоился. К несчастию, оригинальность эта сохранена весьма немногими из его переводчиков.
Г. Крылов выбирал почти все действующие лица из царства животных, благоразумно удаляясь от выведения на сцену предметов отвлеченных, которые придали Ламоттовым басням такую холодность и неестественность. Как Лафонтен, он ставит применения басен или нравоучения иногда в начале, иногда в конце басни; иногда он даже не говорит ничего от себя и оставляет читателю удовольствие судить, как угодно. Вообще следствия выведены у него счастливее, нежели у баснописца французского. Потому что желудь, а не тыква упала на нос Гаро, Крылов не говорит, что все благо и хорошо; не скажет, как Лафонтен в басне «Волк-пастух», что кто волк, тот всегда поступает, как волк, и проч. Подобные уроки и подобные истины, как очень хорошо замечает Мармонтель, больше нежели бесполезны для нравов. «Лафонтен не всегда избегал несовершенства сюжетов, заимствованных им у древних, перед которыми иногда бывал слишком почтителен». Чтокасается до г-на Крылова, он умел поставить себя наравне с своим веком. Применения его басен вообще ознаменованы замечательною смелостью. Но есть такая точка, на которой баснописец французский показывает все свое превосходство, а поэт русский оказывается слишком небрежным: это правдоподобие действия, необходимое в апологе, где без него нет никакого возможного очарования. Кто поверит русскому сочинителю, чтобы щука пошла с котом ловить мышей? чтобы крестьянин поручил стеречь сад свой ослу? чтобы у другого крестьянина змея вызывалась детей воспитывать? чтобы щука, лебедь и рак могли запрячься в воз? и проч.— Здесь наши переводчики могли бы удалиться от своего подлинника, но, к несчастию, многие из них, будучи неспособны передать красоты русского баснописца, умели увеличить его погрешности.
Пятьдесят восемь писателей французских (в том числе десять дам) и тридцать один итальянский соединились для перевода басен г. Крылова. Из сего числа более двадцати было таких, которые имели заслуженное право взять на себя дело столь затруднительное.
Может быть, ни один из них не знал языка того поэта, которого брался быть переводчиком. «Желая составить сии подражания,— говорит г. Лемонте,— граф Орлов начал тем, что перевел во французскую прозу, сколько можно буквальнее, басни своего соотечественника, и канва, таким образом приготовленная, передана была поэтам французским и итальянским, занявшимся подражаниями русскому тексту с приличною дарованиям свободою и не связывая себя затруднениями». «Таким образом,— присовокупляет г. Лемонте,— мы получили из сочинений г, Крылова все, что можно было перевести за границу России, а новые красоты, приданные переводчиками, без сомнения, заменят те, которых нам невозможно было себе присвоить».
Легко понять, что исполнение подобного предприятия было затруднительно. На него употребили много лет, и никогда не привели бы его к окончанию, если б слишком были разборчивы в выборе писателей. Многие трудились в переводах не по своему выбору и не чувствуя наклонности дарования к подобному роду стихотворений. О предприятии графа Орлова говорили во многих светских обществах. Оно сделалось некоторым образом модным занятием: всякой хотел иметь участие в деле, которое сам г. Лемонте называет «славным парижским турниром в пользу иностранного баснописца», и вот каким образом множество светских людей, совершенно неизвестных на нашем Парнасе, сделалось сотрудниками людей, уже отличившихся литературными подвигами, и вот почему г. Крылов может гордиться тем, что в числе своих подражателей находит людей, умом которых он сам иногда обогащал свои творения. Боясь оскорбить особ, без сомнения почтенных, я не скажу имен, которые, к удивлению моему, много раз встретились мне под переводами басен г. Крылова; я только укажу на несколько басен, ими переведенных.
Выбираем несколько переводов, по которым читатель может сам судить о духе русского писателя и дарованиях его подражателей.
Басня «Ларчик», переведена покойным г-м Эпьяном. В самом вступлении отступая и потом удаляясь более и более от цели, какую имел русский писатель, г. Эпьян применил басню к литературным отношениям. Это вообще бывает холодно и не так занимательно, как применение к порокам и исправлению нравов.
«Лиса-строитель», одна из лучших басен Крылова, хорошо переведена г-м Ж. Жансуль. Замечу ему только, что в подлиннике нет ни слова о кухне льва.
«Клеветник и Змея». Басня, которой сюжет не принадлежит Крылову, переведена г-м Арно. Перевод носит на себе отпечаток собственных сочинений переводчика: едкость мыслей, небрежность слога — два отличительные свойства, которыми Арно походит отчасти на Крылова.
Сюжет басни «Дерево» не нов, и у нас пересказан был несколько раз, в разных видах. Впрочем, басня по-русски очень хороша, и г. Суме превосходно передал ее по-французски. Его подражание дышит поэзиею, хотя и можноь заметить несколько неточных выражений Вспомним еще как о переводах образцовых о двух баснях: «Обезьяна и очки», пер. г. Андрье и «Лисица и Сурок», пер. графом Сегюром, доказавшим в сем случае, что дарования его сохранили всю силу и свежесть юности. Мы радуемся, что сии басни во французском переводе лучшие из всего собрания, равна как и переводы г-на Стассара, принадлежат участникам в издании нашего журнала2. Не боимся, если кто-нибудь из читателей, видя, наши похвалы, подумает, что участие почтенных переводчиков в нашем журнале или известность имен их, внушили нам похвалы сии. Имена других переводчиков известны не менее, но мы ничего не скажем об их переводах, ибо переводы, под которыми подписаны их имена, кажутся нам недостойными славных имен переводчиков,— Скажем только, что следующие басни переведены по-французски хорошо: «Орел и Крот», графинею Сальм; «Добрая Лисица», «Крестьяне и Река» и «Раздел», г-м Ла-Бальи; «Кот и Повар», «Муравей», г-м Бьенне; «Собачья дружба», г-м Арно; «Пчела и Мухи», г-м Рессегье; «Ручей», г-м Каз Делавинем. К числу хороших басен принадлежат почти все переведенные г-м Ноде, юным литератором, о котором много раз имели мы случай говорить и который сам по себе обещает нам со временем отличного баснописца.
Надобно сказать несколько слов об итальянских переводчиках. Мы заметили у них погрешность общую, может быть, происходящую от свойства языка: изобилие слов, или лучше сказать, лишнюю говорливость. Почти в каждой басне подражатели удвоили число стихов против русского подлинника. В переводе басни: «Орел и Крот» (г-на Жианноне) мы находим 170 стихов, когда в русской басне только 41 стих. Такое обилие явно вредит простоте сего рода стихотворений и встречается у итальянских переводчиков не в одних словах, но и в мыслях; они поворачивают каждую мысль со всех сторон, и, кажется, хотят решительно все высказать.— Хотя вообще подражания итальянские показались нам более неудовлетворительными, нежели французские, но мы не можем, однако ж, не означить некоторых, достойно могущих соперничать с французскими лучшими подражаниями, о коих мы выше упоминали. Таковы басни: «Il Sассо», г-на Монти; «Il Villano е l Asce», Пиндемонте; «Il Luccio е il Gatto», «Lе Carrette», «Lа Fortuna in vizita», Лампреди; «La Volре соmpassionante», Анджелони; «Il Саllunniatore ed il Serpente», Бонди; «L Aquila ed il Ragno», Риччи (басня, переведенная по-французски графом Дарю); наконец, многие басни семь басен, из коих заметим: «l Elefante e il Cagnolino», «Il Nugolo», «L Azino».
Мой разбор переходит уже предположенные мною границы и едва остается у меня место присовокупить здесь, чтобы все сказать о книге, произведшей некоторым образом общее впечатление, что в начале ее помещено русское посвящение г-ну Крылову от издателя. Сам граф Орлов писал это посвящение, и мы не можем довольно похвалить его за благородное употребление, какое делает он из своих богатств. За посвящением следует Введение г-на Лемонте. Читатели могут иметь об нем некоторое понятие из приведенных мною отрывков. Далее, Рассуждение г-на Сальфи о басне и преимущественно о басне итальянской — сочинение чрезвычайно любопытное, в котором критик, способный к произведениям сего рода, представил самый полный и самый верный исторический обзор, какого доныне не было еще на языке Данта. |
